— А калитку куда? Может, сжечь её, чтоб не напоминала… Нет, не смогу… Сроднился я с ней, — закручинился Шурша.

— А ты из нее плот сделай. И плавай себе по Лапушке, — предложил Бяка.

— Ага! Плот! А вдруг его унесет ветром и прибьет к чужому, дальнему берегу? И потом на этом самом плоту к нам сюда еще кто похуже заявится? — поджал губы Шурша. — Уж лучше я эту калитку тебе, Бяка, подарю. На память.

— Давай, — согласился тот. — Вещь хорошая, добротная. Я, как пойду обратно в Маленькую Тень, возьму ее с собой, прилажу к земляной норе и закрою подземный ход на щеколду, чтобы во время кышьей спячки никто из хищников на холм не пришел и всех нас не слопал.

— Хорошо придумал, — похвалил Большого Кыша бывший Привратник. — Молодец! А я буду приходить навещать свою калитку.

— Не такой уж я молодец, — вдруг признался Бяка. — Из-за меня дома, на холме, погибло кышье яйцо.

— Бывает! А может, оно не погибло? — прошептал старик художник. — На свете, теменем-об-землю, чего только не бывает. Когда это случилось?

— В земляничный месяц, — хмуро отозвался Бяка.

— Солнце тогда было в знаке Близнецов… — подсказал философ.

— При чем тут Близнецы? — Бяка махнул лапой и вздохнул. — Сделанного не поправишь. Время не вернешь. И Асю не помогли, папоротник-то уже отцвел. Старик нас, наверное, не дождался.

Тут в Шам-Шамовой торбочке кто-то заворочался, и наружу выползла волосато-членистая паучья лапа, потом другая, третья… Всего их было восемь. После показалась пуховая серебристая спина огромного паука с множеством пытливых глаз.

— Дреньк, — представил паука старик. — Мой сосед и друг. Кто ему понравится, тому вскорости улыбнется удача.

Все струхнули, уж очень большой и мохнатый был Дреньк. Один Бяка встал и бесстрашно полобунился с пауком. Тот нетерпеливо переминался с лапы на лапу, внимательно разглядывая Большого Кыша. Искристая волна изредка пробегала по его серебристым волоскам.

— Дреньк, тут такое дело, — погладил паука по спинке старик, — мы к тебе, хвать-за-лапу, с уважительной просьбой, по-соседски. Не мог бы ты немножко времени отмотать назад? Потом бы обратно, а? Нам нужен цветок папоротника. Надо Асю помочь…

Паук встрепенулся, заерзал… Но тут дверца домика распахнулась, и в кухоньку ворвались Гнус и воспитатель кышат Ясам.

— Кыши! На помощь! Беспутный сынок Гнуса, Бобо, пропал. Может случиться беда!

Все вскочили.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Посвящённый

Где же ты, Бобо?

Должен ли отец быть героем?

Опасность! Спасение!

Дреньк выполняет просьбу Шам-Шама.

Чему научил Бяку цветок папоротника?

Вечерело. Солнце неудержимо катилось вниз, к горизонту, но Бяка не спешил поворачивать назад, наоборот, он направлялся в самую гущу леса. Вокруг кыша становилось все темнее. Серебристый мох заплел стволы и ветви древних елей. Густые шапки корявых сосен сошлись куполом, закрыв небо. Гульсии Большого Кыша утопали в сырой земле, пахнущей гнилым болотом. То там, то тут он наталкивался на хилые елочки хвоща да сопливые бесцветные поганки.

— Эх, глупый Гнусёнок, — бормотал Бяка, натягивая поглубже берет, — вот ты сбежал из дому, потому что не поладил с отцом. Он был ни в чем не виноват. Виноват был ты. Это и заставило тебя сбежать. А еще ты стыдился того, что Гнус прислуживал новым Старейшинам. Но вот что я тебе скажу, малыш: да, Гнус не сделал ничего героического, но и вреда он тоже никому не делал. А это немало. И еще: твой отец помог разоблачить обманщиков. Именно он сообщил нам с Сяпой тот важный секрет, который сыграл ключевую роль во всей этой истории. Он молодец!

— А ты не врёшь? — раздался сзади жалобный голосок Гнусёнка.

Бяка резко оглянулся.

— Нашелся! Живой! — вскрикнул радостно Большой Кыш и подхватил малыша.

— Не распускай лапы, врунишка Бяка. Ты думаешь, я тебе поверил? Про своего папашу? Ну, что мой отец помог… и все такое? Думаешь, поверил? Вот так, сразу?

— Тебе решать, Бобо, верить или не верить. Но я давно знаю Гнуса. В нем нет романтики, отваги, он ленивый и не очень умный, но он — добрый кыш. И одинокий. У него никогда не было рядом верного, смелого друга, с которым он стал бы храбрее и умнее. Таким другом мог бы стать его сын: ты, Бобо.

— Я никому не верю: ни отцу, ни нашим кышам. Они все терпели глупости этих длиннохвостых вредин и молчали. А тебе… верю…

— И кыши, и Гнус — хорошие. Все случилось оттого, что совсем не просто отличить правду от лжи, добро от зла. Это трудно. Но еще труднее победить ложь и зло. Жаль, что не все в этом мире герои.

— А мой отец должен быть героем! Должен! Должен!

— А если он не герой? Ну, что тогда? Тогда ты бросишь его и будешь жить в лесу? Один?

— Да! Один. Мне никто не нужен! Ты тоже мне не нужен! Убирайся туда, откуда явился! Я — кыш-одиночка.

Бобо влез на большой плоский камень и улегся на него мордочкой вниз.

— Ладно, малыш. Полежи и подумай. Я за тобой попозже приду, — сказал Бяка и пошёл прочь не оглядываясь.

К каждому кышу приходит минута, когда он должен решить, куда ему повернуть: направо или налево. Он должен выбрать, с кем ему по пути, с кем — нет. На это требуется время — иногда миг, иногда год. А кышонку Бобо сейчас нужно было всего лишь пару минут, чтобы пожалеть о своих последлних словах и вдобавок немножко всплакнуть. Так, по старой привычке. Ведь он был еще совсем маленьким и не умел признавать ошибки.

У высокого ясеня Большой Кыш оглянулся. Бобо лежал не шевелясь. Бяка еще прошел немного. Что-то его насторожило. Он опять оглянулся и заметил черные точки среди ветвей. Это были вороны.

Бяка развернулся и понесся назад, как ветер. Он перескакивал через ветки, камни и ямки. Он лягушкой скакал с кочки на кочку, чувствуя, что вот-вот взлетит. Смело перемахнув через гадюку, выползшую на охоту, кыш в мгновение ока долетел до большого плоского камня, на котором распластался кышонок.

В это время вороны уже были над ними. Они быстро снижались, готовые к атаке. Драка со стаей голодных птиц не входила в Бякины планы. «Ну и родственнички у тебя, Кроха», — подумал он, схватил Гнусенка, сунул его в котомку и бросился бежать. Где-то позади гневно каркало и хлопало крыльями нахальное воронье.

— Только бы добраться до кустов папоротника! Только бы добраться, — приговаривал Большой Кыш на бегу. — И все будет хорошо!

— Эй, ты, конь брыкастый, не скачи! Ишь, разрезвился, — ворчал Бобо в котомке.

— А ну, малыш, пошарь, не завалялся ли там на дне Сяпин свисток? — прокричал Большой Кыш, не останавливаясь ни на секунду.

— Тут он!

— Давай сюда!

Бяка на ходу запустил лапу в котомку и почувствовал, как маленькая лапка вложила в его лапу свисток. Большой Кыш сунул свисток в рот и, не вынимая затычки, несколько раз что было силы дунул в него. Змеиное шипение эхом расползлось по лесу. Вороны шарахнулись в стороны. Но вряд ли маленькая хитрость отпугнула птиц надолго. Впереди, к счастью, уже замелькали зонтики папоротника — спасение для беглецов. К ним и устремился Бяка. Но ему не повезло. На подходе к золотистым зарослям Большой Кыш неожиданно обо что-то споткнулся и, падая, ударился головой о камень. Котомка слетела с его плеч. Из нее вывалился встрепанный Гнусенок. Он упал мордочкой вниз, и в его нос воткнулось сразу пять или шесть еловых игл. Малыш жалобно пискнул и выругался:

— Дряньство! Чтоб вас мокрица обмусолила, чтоб вас лесной клоп запукал, чтоб вас… — Тут он увидел Бяку, лежащего рядом без движения. — Эй, — тихонько позвал он, — ну ты чего?

Лес молчал. Бяка тоже.

— Кыш, ты притворяешься или ты по-настоящему? — испуганно глядя на Бяку, спросил кышонок дрожащим голоском. — Вот так всегда! Все вы, взрослые, такие! Только вам поверишь, как вы тут же меня и бросите. — Бобо подполз к Большому Кышу и заглянул ему в глаза. Они были закрыты. — Ты тоже обманщик! Сказал, что все будет хорошо, а сам что?! Эх ты! Предатель! — Гнусенок вскочил, попятился и, размазывая по мордочке слезы, бросился прочь.