— Об этом не может быть и речи, — прошептал Слюня, и дверь захлопнулась.

— Ну? Что ты на это скажешь? — растерялся Дысь. — Хлюпа одичал настолько, что стал кусаться, а запуганный братом Слюня боится кого-либо в дом впустить.

— Чему тут удивляться? — пожал плечами Сяпа. — Они всегда были со странностями.

Кыши развернулись и отправились восвояси. Всю дорогу домой Сяпа насвистывал «Песенку про храброго Хрум-Хрума». а Дысь сосредоточенно думал. Он хмурился и тер лапой лоб.

— Скажи, Сяпа, а ты ничего странного там, у близнецов, не заметил? — вдруг спросил он.

— Вроде ничего, а что?

— Когда мы уходили, я оглянулся и увидел…

— Что?

— Хлюпу. Он смотрел на нас в окошко.

— Ну и что?

— Да ведь Слюня-то сказал, что Хлюпа спит. Он нас поэтому и не впустил.

— Значит, тот уже проснулся.

— И все-таки это странно, — сказал Дысь, — очень странно…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Бяка посинел

Светлое ремесло и оранжевый передник.

От зари до заката.

Бяка посинел? Так ему и надо!

Дырявая маковка Ася.

Что задумал Бяка?

Ась сдержал слово. Закончив дезинсекцию, он явился в «Теплое Местечко» учить Бяку ремеслу, но Большой Кыш успел передумать. Он вообразил, что старый кыш примется учить его вязать носки, а это ремесло было недостойно кыша-одиночки.

Заслышав шаги Ася, Бяка щелкнул засовом и затаился. «Пусть стучит. Постучит и перестанет. Если я не стану отзываться, он подумает, что меня нет дома, и уйдет», — решил он.

— Эй, Бяка! — раздался глухой голос Ася. — Как поживает самый чиштый в Маленькой и Большой Тени Енот?

«Теплое Местечко» ответило ему молчанием.

— Ну, не хочешь говорить про Енота, давай поговорим о тебе. Слышишь? Выходи! Я же знаю, что ты дома. День бежит к вечеру, надо торопиться начать обучение.

В ответ — тишина.

— Я принес тебе новый передник, — улыбаясь, сказал Ась.

Он порылся в старой котомке и достал из нее малиновый вязаный передник с большим карманом посредине. Карман выглядел очень заманчиво. Карманы Бяка любил. Кто же их не любит?

— А что, носки теперь только в передниках вяжут? — наконец не выдержал он.

— При чем здешь ношки? Кто тут хоть одно шлово сказал про ношки? — удивился Ась.

К этому времени Бяка успел сообразить, что его ждет не вязание носков, а что-то достойное передника с карманом. Он приоткрыл дверь своей хижинки и кивнул Асю:

— Ладно, заходи.

Дотемна Ась и Бяка занимались светлым ремеслом. Старый кыш учил Бяку гончарить. Сначала Ась отвел Бяку на северный склон холма и показал правильную яму, место обитания нужной синей глины. Потом они смастерили рабочий стол и поставили его в самую светлую комнату «Теплого Местечка». И только после этого приступили к обучению.

Бяка все схватывал на лету.

— У тебя талантливые лапы и шветлая голова, — сказал ему на прощание Ась. — И полезное для этого ремешла упрямштво. Начинай творить. А я как-нибудь зайду и пошмотрю, что ты тут натворишь. — И ушел.

Весь следующий день Бяка не мог оторваться от работы. Поначалу его смущало, что глина пачкает лапы, и он все время бегал к ручью их мыть. Но потом так увлекся, что совершенно об этом забыл. В конце первого трудового дня, с последним лучом заходящего солнца, Бяка, новоиспеченный гончар, снял передник и заспешил последний раз к ручью. Устал он безмерно, но душа его ликовала.

Из кустов незабудок за ним с удивлением наблюдал Люля. «Что это с Бякой? — думал он. — Какой-то он синий. Может, лесной колдун Фармакок подсунул ему ядовитый корешок и Бяка им отравился? Ну так ему и надо! Не будет задираться и чужие вещи таскать!» (По лесу уже поползли слухи о пропавших вещах, и Люля был уверен, что это Бякиных лап дело.)

«Главное — поселить в своей душе светляка», — часто говорят кыши-родители кышатам. В Бякиной душе только сейчас замерцал слабый огонек. Не узнавая самого себя, кыш работал день за днем от зари до заката. Его пустые полки быстро заполнялись славными, приятными глазу предметами кышьего обихода. Плошки, по форме напоминающие чуть скрученные листья, чашки-колокольчики, кувшины-орхидеи, затейливые чайники. Все это выстроилось на полках длинными рядами. Сделанную посуду оставалось только покрасить разноцветными красками, которые обещал подарить Бяке Ась. Бяка с нетерпением ожидал, когда изделия подсохнут.

И тут случилось неожиданное! Однажды, встав на рассвете, Бяка увидел, что его замечательная посуда вся потрескалась, а ручки и носики чайников отвалились. Бяка бегал от полки к полке, недоумевая, в чем дело. От расстройства у него подозрительно вспотели уши и рассопливился нос. Он почти отчаялся, когда в дом постучали. Это был Ась.

— Так, — сказал Ась, сразу оценив обстановку. Он немного подумал и опять повторил: — Так. Наверное, я что-то напутал. Что же вылетело иж моей штарой, дырявой головы? Про что я забыл?

— Думай скорее, — подгонял его Бяка.

Ась потеребил одно ухо, потом другое. Он прошелся по комнате. Потом помял в лапе глину, попробовал ее на зуб, удовлетворенно хмыкнул:

— Хорошая глина, жирная, — и добавил: — И света много. Прошторный, Бяка, у тебя дом. Все в нем отменно. Вот только печки нет.

— Да она же на кухне, — нетерпеливо отозвался хозяин. — Ты, Ась, не отвлекайся, лучше вспоминай, в чем ошибка.

И тут Ась вспомнил. Он радостно вильнул хвостом и рассмеялся:

— Печ-ка, дорогой мой, печ-ка! Как я мог забыть, что все глиняные ижделия обяжательно надо обжигать? Эх, старошть не радошть! Голова дырявая, как сухая маковка.

Бяка зажмурился от радости. Беде конец! Но радоваться было рановато. Не всякая печь годилась для обжига глины. Подходящая, жаркая, с поддувом, печка была лишь у Сяпы. Но как он, кыш-одиночка, мог попросить помощи у этого маленького зануды? Об этом не могло быть и речи.

«Надо пробраться в Сяпин домик ночью и тайно обжечь посуду, — подумал Большой Кыш. — Чтоб мне летом в спячку впасть, если не сумею!»

Но пробраться в Сяпину хижинку было не так просто, ведь там жила Утика.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

БЖ нужен всем

Фуфа — это болезнь.

Что значит БЖ?

Пропажи. Чьих лап это дело?

Бяку надо наказать.

Туке Бяку жалко.

Организм кыша устойчив к вирусам, но подвержен частой смене настроений.

После истории с возвращением равнодушного Фуфы в Большую Тень холмичи поняли, что Фуфа — это болезнь. Теперь, если у кого-нибудь случался приступ эгоизма, про него говорили: «А! Он наверное, фуфой заболел».

У Люли были все симптомы. Он жульничал в играх, подглядывал, подслушивал, натравливал кышей друг на друга и слопал втихаря корзинку гоночных призов. Что, правда, не пошло ему на пользу, так как, став толстым и неповоротливым, обжора чуть было не угодил на обед воронам. Вдобавок ко всему, будучи жутким сплетником, он не жалел никого, врал про всех безоглядно и напропалую.

Вот так, из-за Люлиной болтовни, по всему холму Лошадиная Голова разнеслась весть: «С Тукой что-то не так. Тука впадает в летнюю спячку».

А Тука просто-напросто затосковал. У каждого случается плохое настроение. Туке чего-то недоставало. Он часами сидел без движения под кустом калины, росшим рядом с его домиком, и размышлял о том о сем. Зачем он живет на этом свете? Кому он, кроме Хнуся, нужен? И есть ли у него свое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?

Так продолжалось до тех пор, пока слух об этом не долетел до Дыся, кыша по прозванию Белая Жилетка, и тот сразу отправился к Туке.

— Значит, вот как! — еще издали закричал приятелю Дысь. — Вот, значит, каким образом обстоят дела! Умница Тука подцепил фуфу. Обособился до полного кышьего безобразия и решил впасть в летнюю спячку! Не верю! Быть этого не может! Когда кругом кипит жизнь и происходит множество странных событий, этот кыш-боец киснет под кустом калины.