ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Где Большой Кыш
Бяку сожрали медведки, а Люля распоясался.
Зачем нужны бурундуки?
Уважение или традишн?
В это время в Маленькой Тени жизнь шла своим чередом: рассвет — закат, рассвет — закат…
Ась замкнулся и ждал известий от Сяпы. Кыши занимались своими делами, но каждую минуту помнили о ВЕЛИКОМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ своего собрата Сяпы.
Бякино отсутствие было замечено не сразу. Как-то раз Бибо собирал на растопку сосновые иголки на западном склоне и услышал чьи-то жалобные вздохи. Он завернул к «Теплому Местечку» и у домика нашел пригорюнившегося, давно не чесанного Енота. Тогда Бибо догадался: Бяку сожрали медведки. В последнее время Бяка усиленно боролся с ними, так как их развелось на холме великое множество. Бибо решил, что эти коварные насекомые отомстили Бяке за то, что тот затыкал их норы полынью. Видно, медведки заманили Бяку в укромный уголок, накинулись на него и разорвали на мелкие кусочки.
Люля в отсутствие Бяки вконец распоясался. Сплетник нашептывал соседям, что причиной гибели Бяки была червячья месть. По Люлиной версии, Бяку сожрали сородичи червяка Нукася за то, что его растоптал еж Бякиной бабули. Червяки озлобились, впали в бешенство и…
Пользуясь случаем, хитрюга объявил себя последователем Бякиной теории кышьего одиночества, суть которой состояла в том, что на все общеполезные Асевы «да» ответить шерстистым, эгоистичным «нет». Люля сделал попытку присвоить Бякино имущество и Енота, но этому помешал Кроха. Он быстро объяснил жулику, как поступают с мародерами вороны.
Люля отступил, но спустя несколько дней, поскользнувшись на «воскресшем» вездесущем Нукасе, упал, пребольно ударился мягким местом о жесткий корешок и, рыдая, явился к маленькой Утике, в Сяпину хижинку под старой липой. Плут соврал, что он — дальний родственник Сяпы и что теперь будет жить здесь по праву наследования, пока его родственник не вернется. Кстати сказать, Люле действительно негде было жить, так как его дом, бывшую норку Сурка, затопило во время проливных дождей.
Утика побежала за советом к Дысю. Тот велел запереться в доме и не пускать пакостника Люлю. А если тот будет ломиться, нещадно лупить его мухобойкой — он этого не любит. Утика не умела драться, она умела жалеть. Кышечка пригласила Люлю на чай и, потчуя желудевыми хрустяшками, ласково объяснила, что плохих кышей в природе не бывает! Если кыш вредничает, значит, он заболел. Или же стал жертвой нападения Бешеного Шершня. И пока шершневый яд не рассосется, укушенный кыш будет склочничать, сплетничать и ябедничать. Но он не виноват! Виноват злой Шершень! А кыша надо жалеть и хорошо кормить, чтобы он побыстрее поправился. Она чудесным образом уговорила Люлю не захватывать Сяпину хижинку, а тихонько занять пустой домик у ручья, откуда пропало яйцо. Со дня пропажи домик пустовал. Утика пообещала, что если он, Люля, будет себя хорошо вести, то она, Утика, научит его вязать носки, жилетки и колпаки для кышей. А это очень нужное ремесло. Кыш немножко поломался, но потом милостиво дал себя уговорить.
Натаскав в дом у ручья провизии, хитрец заперся внутри и затих. Через несколько дней Дысь пошел на разведку проведать плутишку. Сколько он ни стучал, Люля не отзывался. Ясное дело — уединился, чтобы спокойно поесть в одиночестве. Дысь настаивать не стал и отправился восвояси. На берегу ручья он встретил печального Бибо.
— Не могу поверить, что Бяка ушел на луну, — жалобно прошептал Бибо и уткнулся носом в жилетку Дыся.
— Как это «ушел»? — удивился тот.
— А где же он? Пропал. Там под сосной у «Теплого Местечка» уже несколько дней Енот воет — оплакивает нашего кыша-одиночку.
Из домика сразу вынырнул Люля:
— Как ушел? Как ушел? Кого же я теперь буду выводить на чистую воду?
— А разве не ты болтал там и здесь про то, что Бяку сожрали родственники убиенного Нукася?
— Это я пошутил. Нукась жив-здоров. — Люля вздохнул и растерянно прошептал: — Кто же у нас теперь будет самый плохой? Я?
Дысь шмыгнул носом и решительно заявил:
— Нет у нас плохих, у нас все хорошие. И Бяка был замечательный, только очень одинокий. И ты, Люля, не безнадежный.
Кыши сели на крылечко домика и замолчали.
— От Сяпы нет известий. Мы здесь, а он там. Один! — вдруг сказал Бибо. — Я для него турник вчера соорудил за домом. Вернется, буду тренировать.
Кыши опять помолчали, наблюдая алый закат августовского солнца.
— Бьютифулами пахнет, — поморщился Люля, — Опп говорил, такие цветы у них не растут…
— У них другие растут, — отмахнулся Дысь.
— У нас лучше, — возразил Бибо. — Дома все лучше. У нас даже Бяки лучше. Наши Бяки — лучшие в мире! Одним словом, наши Бяки — всем Бякам Бяки. — Он поднялся. — Пойду навещу Енота. Во второй раз осиротел, бедняга.
— Слушайте, кыши, — встрепенулся вдруг Люля, — а давайте разведем у нас на холме бурундуков!
— Как это «разведем»? — удивился Бибо. — Бурундуки размножаются по велению сердца.
— А зачем тебе они? — поинтересовался Дысь.
— Ну… кыши меня не очень… а если я стану бурундучьим предводителем, меня все зауважают.
— Уважают не за чины, а за хорошо выполненное ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Не волнуйся, мы тебя уважаем! По-своему. Стал бы я тебя регулярно мыть, если б не уважал.
— Это не уважение, — вздохнул Люля, — это «традишн»…
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
Кыши против медведок
Медведки оккупировали холм.
Люля не играет «на просто так».
Вылазки агрессора больше терпеть нельзя!
У Бибо есть план.
Тихо и незаметно Лошадиную Голову оккупировали медведки. Кыши осознали надвигающуюся опасность не сразу, несмотря на очевидные следы подземного вторжения. Подгрызенные медведками корни стали причиной гибели многих и многих растений. Куда ни посмотри: чахнущие травы, кусты, засохшие молодые побеги, поникшие цветы.
Первым всполошился Бибо, когда пол в его хижинке вспучился, зашевелился и разлетелся по прутику. А из проема показалась хищная морда медведки, пожирающей взглядом хозяина. Интерес насекомого к кышу был нехороший, голодный, можно сказать, был интерес. И Бибо понял, что его сейчас будут есть. Нет, кыш-спортсмен не растерялся. Он схватил с полочки деревянный половник и от души надавал им по хитиновому загривку незваной гостьи, решительно выставив нахальное насекомое вон. Потом заткнул образовавшуюся дыру в полу пучком чернокорня, надел полосатую спортивную жилетку и побежал искать друзей.
Кышей Бибо нашел на Поляне Серебристых Мхов. Дысь, Хнусь, Тука и Люля занимались спортом: гоняли сосновую шишку. Еще издали ветерок-шептун донес до Бибо их азартную перепалку.
— Бросок через левую лапу не считается! — голосил Люля, идя грудью на робкого Хнуся. — И потом, ты меня укусил за хвост, а это против правил. И оттаскивать игрока от ямки за усы против правил. Я почти закатил шишку в ямку, а ты меня — хвать!
— У тебя уши грязные, — испуганно оборонялся Хнусь. — Я тебя не от ямки, а от Дыся оттаскивал, он не любит пряных запахов.
— При чем здесь запахи, я вас спрашиваю? — орал Люля. — В правилах про запахи ничего не сказано! Раз мы не на лепешки играем, хочу — мою уши, хочу — нет.
— Ну и термит ты, Люля, — возмутился Тука. — Неинтересно тебе «на просто так» играть, везде выгоду ищешь.
— Да, неинтересно! — оттопырил нижнюю губу тот. — Даже глупые медведки шагу не сделают, если их заячьим «орешком» не поманишь.
Тут подбежал запыхавшийся Бибо.
— Люля, — отдуваясь, проговорил он, — а ведь и от тебя иногда бывает польза. Замечательная идея твои заячьи «орешки»! Вот как можно выманить из нор медведок-кышегрызок: подкинуть им их любимое лакомство — заячьи «орешки».
Кыши окружили Бибо. Люля остался стоять в сторонке, бурча себе под нос: